Михаил Мейлах (р. 1944) — литературовед, друг Бродского, был отправлен в концлагерь в 1983 году, освобождён в 1987 году.
Его следствие вёл питерский чекист Виктор Черкесов (р. 1950), чекист. Через месяц после назначения главой Лубянки Путин сделал его своим заместителем. В правление Путина был и директором службы по контролю за наркотиками, и руководитель агентства по поставкам вооружения. Впал в немилость в 2010 году, когда призвал чекистов не обогащаться лично.
Мейлах обвинялся в распространении «тамиздата»: у него при обыске изъяли зарубежные издания Ахматовой, Мандельштама, русских религиозных мыслителей.
На смерть Горбачёва Мейлах написал:
«Urbi et Gorbi: умер Горбачёв. Плоть от плоти советского режима с очеловечивавшимся насколько возможно (простите мне этого морфологического монстра) насколько возможно лицом. Подумайте, сколько у него было за спиной компромиссов, которые он даже не воспринимал как компромиссы. В КПСС он вступил ещё при Сталине, дальше его продвигали из Москвы.
Слишком умён он не был. Когда из ящика пошли разговоры о перестройке, я находился в зоне с большим сроком, и мы не верили ни слову, полагая, что это очередная болтовня. Да он и в самом деле хотел усидеть на двух стульях с „как-бы перестройкой“, но выпустил джинна из бутылки и с ним не справился.
Мне говорили, что я должен быть ему благодарен за то, что он выпустил нас из лагерей, но я прекрасно знаю, что в начале 1987 года, на том этапе перестройки, это случилось не само собой — это выколотили из него Железная Леди с Миттераном — он хотел с ними закорешиться, а они ему показывали, как еврею свиное ухо, списки политзаключенных. А потом, в обстановке конечно труднейшей, у него не хватало ума и воли, и события стали выходить из-под его контроля.
Знаю, что на покое он делал много хорошего — чего стоит одна „Новая газета“. А „Фонд Горбачёва“ был сразу закрыт — в день его смерти, не могли даже дождаться похорон.
Окончательный приговор он сам себе подписал так и не прояснившейся историей с Форосом (или забыл, как снимали Хрущёва?), про которую сам сказал, что правды о ней никто никогда не узнает. И окончательно погубившее его заявление, вернувшись из Фороса, чуть ли не сходя с самолёта, — что он остается коммунистом — когда Ельцин уже швырял свои партбилеты и ездил в Кремль на троллейбусе. А его грубое поведение с Сахаровым на съезде депутатов, когда под улюлюканье зала отключил ему микрофон — регламент замучил! И самое главное: даже и не думал о люстрации, без который будет продолжаться этот étérnel retour.».
Надо заметить, что Мейлах допустил поспешность: фонд Горбачёва не был закрыт, был какой-то сбой в работе сайта фонда. Что до «Новой газеты», то это детище Горбачёва (и нобелевку Муратов получил именно поэтому) выглядит симпатично лишь в сравнении с официозами Кремля. Но была ещё «Экспресс-хроника», которой всячески перекрывали кислород и в конце концов удушили — на её фоне «Новая газета» была официозом, робким и непоследовательным.
Для сравнения. Никита Петров:
«Горбачёв ушёл. И проклятья ему вслед посылают только рабы, не сумевшие воспользоваться дарованной им свободой».
Интересно, что на это ответили бы родные убитых по приказам Горбачёва литовцев и грузин.
Петров родился в 1957 году, физик, с 1988 года стал работать в обществе «Мемориал», созданном с разрешения Горбачёва, с июня 1991 года заместитель председателя «Мемориала». Не сидел. Длинъъ
Свобода в принципе не даруется. Даруется особнячок под Мемориал, даруется бумага для издания книжки… А потом забираются. Что легко дано, то легко и отбирается. Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь, а пуще пущего любовь к барину.
Большинство российских интеллектуалов проводили Горбачёва в могилу причитаниями: какой хороший был! «Он хотя бы попытался!» «Он дал рабам возможность сбежать из рабства туда, где есть свободная экономика и свободные выборы» (Михаил Прусикин).
В самом лучшем случае поклонники Горбачёва цыкали: как можно о только что умершем плохо говорить?
Да, у римлян была поговорка «о мертвых либо хорошо, либо ничего» (De mortuis nil nisi bеnе). Но у римлян был и обычай проклинать покойников, damnatio memori. Да как! Могли и из могилы вытащить и бить ногами, в Тибре топили.
Что, грешили люди, которые о смерти Сталина говорил радостно «сдох усатый»?
Чем опасен культ личности Горбачёва. Он подкрепляет две малоприятные стратегии поведения.
Во-первых, глубокий неосознанный расизм. Горбачёв дал русским свободу, а они не смогли справиться. Подразумевается, что немцы или американцы сами берут свободу, сами строят свободу, а русские не могут, русским нужен пастух, который бы им навалил в кормушку свободы.
Во-вторых, никакой особой свободы Горбачёв просто не дал. Ни свободных выборов, ни свободной экономики. Ни демилитаризации — настоящей. Все сохранил, просто начал перегруппировку сил. Он не развалил империю («СССР»), он её, напротив, укрепил. Но важно другое: американцу это неинтересно. Он не проверяет, вопреки призыву Рейгана доверять, но проверять. Или проверяет, но крайне поверхностно. Дотошен он там, где речь о его, американских, интересах. Ликвидацию ядерных ракет проверит, а появилась ли в России свободная экономика проверять особо не будет, это не его проблема, а русских. Только вот, изволите видеть, свобода не знает границ, и рабство в России и в Китае фонит. Загаживает всю планету. Вот и получили, что получили.
Холопство и холуйство — вот что движет теми, кто оплакивает Горбачева. Если в России. Бандит меня ограбил, всего лишь, сделал рабом — и вот бандит умер. Я должен его оплакивать? Вспоминать, что он позволил иногда снимать с меня кандалы? Щас! Что до западных поклонников Горбачева, то тут обычная близорукость мещан — безумная радость от того, что «пронесло». Вдруг свалилось большое счастье — крокодил убрался в свою раковину. Слава крокодилу! Ну и получили то, что сегодня происходит.
Журналист «Московских новостей» Александр Минеев вспомнил в связи со смертью Горбачёва, как его пригласили к великому человеку, когда тот собрался быть соперником Ельцина на президентских выборах:
«Чеченская война была в самом разгаре. Горбачёв собрал у себя с десяток экспертов не из своих, чтобы обсудить „общероссийские аспекты происходящего на Кавказе“. Мы сидели в кружок.
Довольно рассеянно выслушав нас, он принялся излагать своё вѝдение: „Это же для того, чтобы всем, как говорится, субъектам показать, чтобы думать забыли, чтобы наука была наперёд, кто в доме хозяин. А федерализм там и прочее — это всё слова. Вон, мы видим, какой федерализм: танки, чтоб другим неповадно было“.
Он прихлебнул кофе с молоком из большой чашки. (Нам подали чёрный — в маленьких.) Чёрт меня дёрнул на его прихлёбе сказать: „Ну, как с Литвой“. Михаил Сергеевич поперхнулся, долго кашлял — никак не проходило. Наконец сдавленно произнёс: „Не в то горло попало“.